Статьи
Больше никто тебя не обидит
- Подробности
- Просмотров: 3885
Я – мастер тату, вгоняю людям под кожу краску, вырисовывая самые разные изображения. Работаю с удовольствием – в маленьком салоне почти в самом центре Москвы. «Мы не делаем наколок, мы делаем настоящие шедевры» – наш рекламный слоган. Большинство посетителей – девушки приятной наружности, все они хотят усилить свою сексапильность, нарисовав на ягодицах, лопатках, в зоне пупка или на лодыжке пантеру, розу, скорпиона. Чаще всего решение сделать татуировку принимают осознанно.
Совсем другое кино – отчаявшиеся домохозяйки, мы уже подумываем ввести ради них должность штатного психолога. С этими работать сложно – сначала плачут, рассказывая, что муж перестал обращать на них внимание, затем излагают историю всей своей жизни. В девяноста процентах случаев так и уходят ни с чем.
Есть и молодые пары, которые сначала увековечивают на своих телах имена друг друга, а спустя год-два приходят поодиночке их сводить.
И, конечно же, байкеры – куда же без них.
Родители считают, что я занимаюсь странным делом для человека, окончившего архитектурный вуз. Бабушка плюётся и называет меня маргиналом. Моей девушке в целом всё равно, главное, чтобы зарабатывал достаточно для походов в ночные клубы. Честно говоря, денег вполне хватает сразу на нескольких девушек, чем я часто пользуюсь.
А недавно к нам в салон зашёл совсем нетипичный посетитель – дедушка лет восьмидесяти. Сначала подумали, что он перепутал нас с соседней аптекой, хотя вывеску на двери сложно не заметить. Он остановился и несколько минут пристально всматривался в картинки на стенах. Глядя на него, я вдруг подумал, что хотел бы выглядеть так же в его возрасте: он совершенно не вызывал жалости, которую часто чувствуешь при виде стариков. От него не пахло нафталином, одет был опрятно и аккуратно.
Старик снял пальто, подсел к нам с напарником и твёрдо произнёс:
– Мне нужно навести наколку.
Только мы приготовились отбарабанить дежурный слоган салона, как дедушка закатал рукав рубашки и показал левую руку, на которой был наколот шестизначный номер.
– Это очень дорогая для меня вещь. Сможешь не испортить? – сурово посмотрев на меня, произнёс старик.
– Постараюсь, – замешкавшись, ответил я.
Тут свои пять копеек решил вставить Пашка, мой сменщик и неизменный напарник:
– Кажется, такой номер давали в концлагерях.
– Прикуси язык, – шепнул я.
– Да пусть. Это хорошо, что знает, – оборвал меня старик.
– Тогда зачем вам такая память? Может, лучше свести? – никак не мог успокоиться Пашка.
Повисла пауза. Я боялся взглянуть на старика, мне казалось, что такой вопрос задавать как минимум бестактно.
– Нет. Не хочу, – недружелюбно ответил он.
Разговор явно не клеился. Я встал, пододвинул клиентское кресло и попросил дедушку пересесть. Он исполнил мою просьбу, затем снова закатал рукав и положил руку на стол. Я стал настраивать лампу – свет упал на татуировку. Обычно работаю в перчатках, а тут мне до жути захотелось дотронуться до цифр голыми пальцами. Пробежала мысль: а смогу ли, вообще?
Я не решался дотронуться. Противно? Странно? Чувства были смешанные, сам себя не понимал. «Я же не фашист, не буду наводить эти цифры», – говорил внутренний голос. Пока вытаскивал всё необходимое, задумался: а чем тогда кололи? Какие были инструменты? Их раскаляли на огне? Совсем ничего об этом не знаю. Одна мысль опережала другую, и я неожиданно выдал:
– Кололи под наркозом? Обезболивали?
Старик с ухмылкой ответил:
– Ага. Ещё рюмочку шнапса и шоколадку давали.
– Шутите? Смешного мало. Откуда мне знать? – с обидой ответил я.
– А ты губы вареником не делай, – смягчившись, ответил старик. – Просто удивляюсь, что ничего вам не надо. Мы-то о вас думали, мечтали. А вам и неинтересно совсем, как это было.
– Было бы неинтересно, не спрашивал бы.
Продолжая подготовку, я пересилил страх и стал водить пальцем по татуировке, прощупывать кожу. Это важный момент – понимаешь, насколько грубая или, наоборот, тонкая кожа в том месте, где нужно вводить иглу. Я не мог сосредоточиться. Комбинация цифр постоянно лезла в сознание: 180560. Видимо, у меня было испуганное лицо, поэтому старик спросил:
– Хочешь знать, как это было?
– Хочу. Правда, хочу.
Он откашлялся, помолчал. Затем, глядя в сторону, заговорил:
– Я попал в Аушвиц-Биркенау в июле сорок четвёртого. Мне было четырнадцать. Настоящий еврейский ребёнок – никчёмный, не приспособленный к жизни. Мама решала за меня всё: что и когда есть, какой свитер надеть. До войны я был толстым, это было заметно даже в лагере. Один из немцев сказал, что меня убивать не стоит, смогу долго пропахать, жира хватит на несколько месяцев.
Больше всего я боялся провиниться – тогда бы меня загнали в камеру пыток. Это такой вертикальный бетонный пенал, чтобы протиснуться туда, нужно было пройти через узкую дверь. Даже самый худой взрослый мог находиться там только стоя. Там многие умирали, я бы точно не выдержал. Постоянно представлял жуткую картину: пытаюсь протиснуться в эту дверь, а немцы смеются и, упираясь сапогом мне в лицо, проталкивают внутрь.
Старик ненадолго замолчал, будто вспоминал какие-то детали, а может быть, думал о том, способны ли мы с напарником вообще понять его слова. Временами я забывал, что Пашка сидит рядом, мне казалось, что всё рассказывалось только для меня.
– Со мной в лагере была только мама, отца забрали уже давно, и мы могли только предполагать, что с ним. В сентябре мне исполнилось пятнадцать, и именно в день рождения сделали вот эту наколку. У каждого узника был такой номер. Я плакал от боли, обиды, страха – евреям по Закону вообще нельзя уродовать тело какими-либо изображениями, об этом мне рассказывал дедушка. А ещё он говорил, что любого, кто обидит еврея, Бог сильно накажет. А ведь я верил, фантазировал, как сильно все они будут мучиться, что всё им вернётся в десятикратном размере. Представлял, как их лица будут изуродованы татуировками, и даже получал от этого удовольствие.
Несмотря на моё настроение, мама попросила меня пройти по бараку и благословить всех на долгую жизнь: у нас считается, что именинник обладает особым даром, особым счастьем. Я подходил к каждому, все старались сделать радостные лица, ведь у меня был праздник. Иногда мне даже кажется, что я спас многих тем, что искренне просил у Бога вызволения для них.
Дойдя до угла барака, увидел девочку. Тогда мне сложно было определить, сколько ей лет, не слишком-то в этом разбирался. Она усердно пыталась стереть с запястья свой номер – тёрла землёй и грязной тряпкой. Рука была в крови от свежих уколов татуировочной иглы.
– Что ты делаешь? – воскликнул я. – Ты же умрёшь от заражения крови!
У нас в семье много поколений медиков, поэтому я понимал, о чём говорил.
– Ну и что? Лучше сдохнуть, чем быть таким уродом, – продолжая тереть, ответила она.
– Какой же ты урод? Ты очень красивая, – неожиданно для себя выпалил я.
Эти слова прозвучали очень нелепо в устах такого неуклюжего толстого парня.
А ведь она действительно была очень мила. До этого момента я никогда не задумывался о том, какой должна быть красивая девочка. Мне всегда казалось, что моя жена будет точно такой же, как мама – милая, добрая, всегда любящая отца. До войны мама была слегка полновата, маленького роста, с округлым носом, прямыми каштановыми волосами. У этой девочки была совсем другая внешность: рыжие кудрявые волосы, тонкая шея, тонкие черты лица, вздёрнутый нос и зелёные глаза. Обратил внимание на её длинные белые пальцы, они были просто созданы для пианино.
Я подсел к ней, и мы вместе стали рисовать на земле. Она знала, что у меня сегодня праздник, я чувствовал, что со мной ей не так одиноко. Несмотря на неразговорчивость, мне всё же удалось кое-что выспросить. Её звали Симона, ей шёл пятнадцатый год. В бараке у неё никого не было – родителей немцы забрали несколько месяцев назад как переводчиков, оставив Симу с бабушкой, которая вскоре умерла.
С того дня мы стали тянуться друг к другу. По крайней мере, мне так казалось. Сима была скрытной, возможно, так проявлялась защитная реакция. Порой я подумывал больше к ней не подходить: пусть бы посидела в одиночестве и поняла, нужна ей моя поддержка или нет.
Всё изменилось, когда Сима заболела, у неё началась горячка. Я сидел рядом и молился, вспоминая всё, чему меня учил дед: как правильно обращаться к Богу, как давать Ему обещания. И тогда я пообещал Небесам, что если она выживет, я стану для неё всем – братом, мужем, отцом, всеми теми, кого у неё отняла война. Приму любую роль, какую она сама для меня выберет. Я был готов убить любого, кто хоть как-то обидит мою Симону. Я был никто по сравнению с ней, умной, талантливой, неземной.
Она выжила. Из нашего барака почти все выжили, нас спасли в конце января сорок пятого. Не буду рассказывать об ужасах, всю жизнь стараюсь забыть их. Хочется помнить только минуты счастья, ведь они тоже были.
Мы стали жить одной семьёй: я, мама и наша Сима. Конечно, мы были как брат с сестрой, о другом сначала не могло быть и речи. Но внутренне я знал, что когда-нибудь мы обязательно поженимся.
Мама умерла, когда нам было восемнадцать – она заболела туберкулёзом ещё до лагеря. Спустя два года мы с Симой поженились. На свадьбе не было никого, кроме нас и раввина, который заключил наш брак перед Богом в подсобном помещении одного из городских складов Кракова.
Какое-то время мы ещё пытались найти родителей Симы, но безрезультатно. Создали хорошую семью, родили троих детей. Все трудности, а их было много, переносили вместе, сообща. Вечерами она играла для меня на пианино. В эти минуты не было на свете людей счастливее. Только в одном Сима подвела меня – ушла первой, шесть лет назад.
Сегодня мой день рождения – тот самый день, когда мне и ей сделали наколки. И в память о жизни, которую мы прожили вместе, я хочу навести этот номер, чтобы он был ярче. Чтобы не стёрся.
Он закончил. А мы молчали. Я не знал, что сказать и уместно ли говорить что-либо. Сделал то, что должен был, – навёл номер. Ещё никогда я так не старался сделать татуировку.
Ни о каких деньгах за работу, конечно же, не могло быть и речи. Я первый раз был благодарен посетителю просто за то, что он пришёл, за то, что в какой-то степени открыл мне и моему напарнику глаза на жизнь. Я впервые задумался о том, что вторая половинка – это не просто красивое тело и лицо, а человек, с которым придётся прожить до конца.
Вечером, убирая инструменты в ящик, я вдруг снова вспомнил эти шесть цифр, они частично совпадали с датой рождения моего отца. Я снял трубку и позвонил ему. Просто захотелось услышать его голос.
Cамыми трезвыми регионами России признаны Северный Кавказ и обе столицы.
- Подробности
- Просмотров: 4546
Проект «Трезвая Россия» совместно с центром информационных коммуникаций «Рейтинг» составили «Национальный рейтинг трезвости». Самыми «трезвыми» регионами оказались Чечня, Ингушетия и Дагестан.
Четвертую позицию в рейтинге заняла Москва, пятую — Санкт-Петербург.
Депортация чеченцев, ингушей и Почему не депортировали дагестанцев!
- Подробности
- Просмотров: 10004
ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ ДЕНЬ ФЕВРАЛЯ 1944 г. ………
Среди читателей ФБ появились скептики, которых хочется назвать клиентами психиатрической больницы, заявляющие, что не надо наступать на пятки истории.
Один даже договорился до сумасбродства, что трагедия в ХАЙБАХЕ, это придуманная история «СЕПАРАТИСТАМИ» В 90-Е ГОДЫ.
Не хочется га него тратить время, ибо такие идиоты вымирают, и что главное, они являются потомками тех, кто «БРАТСКУЮ ПОМОЩЬ» при депортации чеченцев, ингушей, балкарцев, карачаевцев и крымских татар.
В день трагедии, многие исполнители чужой воли злорадствовали «СТАРАЛИСЬ» исполнить миссию карателя, хуже фашиста, о зверствах, которых власть советов напоминал мирным жителям СССР.
НО ФАШИСТЫ ИМЕЛИ СТАТУС ВЕРОЛОМНОГО АГРЕССОРА, КОТОРЫЕ ПРИШЛИ НА НАШУ ЗЕМЛЮ, ЧТОБЫ УНИЧТОЖИТЬ И ПОРАБОТИТЬ СОВЕТСКИЙ НАРОД ….
НЕ БУДУ КОММЕНТИРОВАТЬ, А ПРИВЕДУ РАССКАЗЫ ТАК, КАК ОНИ ЗАДОКУМЕНТИРОВАНЫ ЗАДОЛГО ДО МОИХ ПУБЛИКАЦИЙ:
Рассказывает Селим А., 1902 г.р. о депортации:
"Иби – сына Довта, 20 лет, застрелили, когда он совершал намаз. Мой брат Алимходжаев Саламбек, 35 лет, работал учителем. Его застрелили, когда он шёл по дороге. Его жена ещё жива, зовут её Бесийла. Живёт она в Рошни-Чу по сей день. До сих пор она хранит косу своей сестры Пайлахи. Пайлаху вместе с её детьми расстреляли и сожгли в Хайбахе. Её труп опознали по одной несгоревшей косе. Газоева Иби застрелили конвоируя по лороге. Солдат ударил его прикладом и прикрикнул: "Быстрее шагай!". Иби остановился, повернулся к нему и плюнул в лицо. Конвой вытолкнул его из колонны и расстрелял автоматными очередями. Было это в местечке Кханойн-Юххе. Там же он и похоронен. Через 3-4 дня после выселения людей из аула Муше-Чу, солдаты обнаружили в опустевшем доме лежащую Зарипат. Её расстреляли из автомата. Затем, завязав на шее стальную проволоку, выволокли на улицу, сломали изгородь и, обложив её остатками тело, сожгли. Стальная петля сохранилась. Закриев Саламбек и Сайд-Хасан Ампукаев её похоронили вместе с этой петлёй. Она была сестрой нашего отца. Жену Закриева Саламбека – Сациту, 21 год, застрелили. В этот день убили и жену Элькагаева Рукмана – Маликат, 20 лет.
Когда хоронили убитых и сожжённых людей в Хайбахе, мы выставили около Галанчожского озера дозорных, чтобы предупредили, если будут подходить солдаты. Над всеми убитыми прочли посмертную молитву, эту молитву читал Гаев Жандар. Не отдыхая, несмотря на то, что тошнило от трупного запаха и кружилась голова, мы хоронили ровно два дня и две ночи..."
Вот свидетельство Дзияудина Мальсагова, тогдашнего заместителя наркома юстиции Чечено-Ингушской АССР:
«27 февраля в селе Хайбах собрали людей со всех окрестных сел и хуторов. Офицер НКВД приказал тем, кто не может идти, зайти в помещение: там, мол, подготовлено место, завезено сено для того, чтобы было теплее. Здесь собралось большое количество стариков, женщин, детей, больных людей, а также присматривающие за больными и престарелыми людьми их родственники. К ним же присоединились остальные люди, которые решили, что вместе с нетранспортабельными могут уехать на машинах и подводах. Некоторые даже поговаривали, что их вывезут на самолетах. По моим подсчетам, в конюшню зашли 650-700 человек.
Все это происходило на моих глазах. Всех остальных жителей района через село Ялхорой под конвоем отправили в село Галашки, а оттуда их нужно было переправить до железнодорожной станции. Примерно в промежутке с 10 до 11 часов, когда увели здоровую часть населения, ворота конюшни закрыли. И тут я услышал команду: «Зажигайте!» В эту же минуту вспыхнул огонь, охватив всю конюшню. Оказывается, все было заранее подготовлено и облито керосином. Когда пламя поднялось над конюшней, люди, находившиеся внутри конюшни, со страшными криками о помощи выбили ворота и устремились к выходу. Генерал-полковник Гвешиани, стоявший недалеко от ворот конюшни, приказал: «Огонь!» Выбегающих людей тут же из автоматов и ручных пулеметов стали расстреливать в упор. У выхода из конюшни образовалась гора трупов. Один молодой человек выбежал оттуда, но в метрах двадцати от ворот его настигли пули автоматчиков. Выбежали еще двое, но их также расстреляли».
Председатель Президиума Верховного Совета Чечено-Ингушетия АССР Ю. Тамбиев:
«В ночь на 23 февраля меня и двух моих товарищей вывезли в крупное село Насыр-Корт. Жителям, через живущих у них солдат, было вечером объявлено, что завтра, 23 февраля – День рождения Красной Армии. Рано утром на центральной площади села будет собрание, посвященное этому празднику, и чтобы все мужчины пришли на это собрание.
Площадь была переполнена. В это время солдаты окружили собравшихся и направили на них пулеметы. Дали из пулемета одну очередь, ранили трех стариков. После этого на грузовой машине подъехал генерал-майор Прошин, на эту машину поднялся и я. Прошин выступил, я перевел его короткую речь на ингушский язык. После чего собравшиеся сложили имевшееся у них холодное оружие: кинжалы, ножи и т.п.
Пока на площади совершались эти дела, солдаты на машинах подъезжали к домам и вывозили оттуда к железной дороге стариков, женщин, детей».
МОЖЕТ ПОСТОРОННИЙ ЧИТАТЕЛЬ СКАЖЕТ, ЧТО ЭТО РАССКАЗЫ ЗАИНТЕРЕСОВАННЫХ ЛИЦ.
ТОГДА ПРОЧТИТЕ И ЭТОТ РАССКАЗ:
По свидетельству одного из ветеранов Второй Мировой войны Бориса Машалова, которому в то время еще не было 19 лет, и который в составе своей дивизии был послан на Северный Кавказ, естественно, не зная до последней минуты, для чего, — это происходило так: «Нас по тревоге разбудили в час ночи и приказали оцепить большую площадь в каком-то городке, (он или не знал, или не запомнил названия — В.П.) Потом по двое военных с автоматами наперевес входили в каждый чеченский дом, зачитывали приказ Коммунистической партии и выгоняли людей на площадь. Там было столько детей! Они все плакали, кричали, ночью, в мороз! Это было ужасно, невинные дети, со сна, ночью!»
Прочитав это рассказ очевидца, наврное, многие вспомнят и 90-е годы:
Я русский человек, Голотов Филипп Леонтьевич, 1927 года рождения.
В 1933 году наша семья, спасаясь от голода и за два пуда пшеницы обменяв свой дом и хозяйство на Украине, поехала на Северный Кавказ. Как потом рассказывали родители, они были наслышаны, что в этих местах умереть с голоду не дадут. Сошли на первой ингушской станции, где только остановился поезд – эта была станция Назрань (тогда ещё Ингушской Автономной области). Люди не зря говорили: здесь нас, обессиленных, распухших от голода, в буквальном смысле спасли. И не только нас – в Назрани вернули к жизни тысячи жителей Поволжья и Украины. Тогда в 1933-1934 годах по всей стране люди передавали из уст в уста тайком (открыто говорить или писать о голоде тогда строго запрещалось), что эти самые чеченцы и ингуши спасают людей. Через какое-то время, многие приезжие, оправившись от голода, постепенно возвращались в родные места. Но были и такие, кто захотел остаться. Наша семья осталась.
Неожиданно в 1944 году, когда фронт давно отошёл от Северного Кавказа, ингушей в течение считанных минут выслали. Это время страшно вспоминать. Началась новая трагедия для ингушей, и не менее страшная, чем деникинские зверства 1919 года и Великая Отечественная война. Это была огромная трагедия и для нас, прикипевших к этим людям и местам душой: наших друзей, их родителей, всех, кто стал нам близким и родным, с кем делили хлеб и соль, увозили невесть куда, невесть за что…
Утром следующего же дня после выселения в Назрани появились молодчики осетинской национальности, видимо, заранее подготовленные, с повязками, какие сейчас носят дружинники. Они прокатывались по опустевшим дворам, брали всё, что плохо лежит: одежду, тряпки, посуду, украшения – в общем всё, что могло пригодится для дома, для хозяйства.
Единственное, что более или менее аккуратно описывалось и сгонялось на специально отведённый двор (там и сейчас, я слышал, всё ещё рынок) – это был скот, в частности, коровы, но особенно – кони. Они сбивали их в стада и табуны и перегоняли в сторону Северной Осетии. Для нас, хоть мы и русские, настали чёрные дни: наших друзей, знакомых, соседей, не было. О них нельзя было даже упоминать. Нам тяжело было видеть мародёрство и грабёж в домах, в которых мы столько раз бывали, ели, играли, где мы знали каждый гвоздочек. Сейчас здесь хозяйничали чужие и незнакомые люди. Мы, дети, не умели молчать, когда видели злорадствующие в их адрес лица, за что нам часто доставалось. Несладко приходилось и нашим родителям. Нас преследовали, всячески выживали только потому, что мы про себя жалели ингушей и не хотели верить, тому, что о них здесь стали теперь говорить. Между собой мы, среди детей новых соседей, иногда по привычке заговаривали на ингушском языке. Этого нам тоже не могли простить».
Было бы неправильно говорить о всех исполнителях негативно. Были отказы от исполнения «ПРИКАЗА», что влекло, в лучшем случае, отправка в штрафной батальон за содействие «ВРАГАМ НАРОДА»….
ЕСТЬ И ТАКОЙ СЮЖЕТ В ЭТОЙ БЕСКОНЕЧНОЙ ТРАГЕДИИ ПРОСТЫХ ЛЮДЕЙ:
«Девочка, дрожа от холода и страха, сжалась под одеялом. Вскоре появились два всадника. Поравнявшись с санями, они остановились. Один из солдат склонился над санями и приподнял одеяло, под которым, свернувшись, лежала девочка. Залма поняла, что оба удивлены. Между ними произошел короткий разговор. По интонациям Залма поняла, что они о чем-то спорят. Солдат постарше пытался в чем-то убедить второго, тот возражал. Когда тот, что помоложе, соскочив с лошади, сделал резкое движение в сторону саней, пожилой солдат рывком наклонился, подхватил девочку и усадил ее перед собой. В эту минуту его напарник резко поднял сани и столкнул их в обрыв.
- Это же ребенок! Ребенок! – кричал на своего попутчика пожилой солдат.
Девочка, ни слова не знавшая по-русски, все поняла. Она и сейчас отчетливо помнит эти слова и интонацию, с которой они были сказаны. И в этот момент незнакомый для нее мир разделился на две части – черную и белую. Черная олицетворяла собой молодого солдата, попытавшегося вместе с санями столкнуть в пропасть и ее, а белую часть олицетворял собой другой, пожилой солдат, спасший ее от этой участи..."
это были первые часы депортацииЭ….
Почему не депортировали дагестанцев!
Депортация чеченцев и ингушей. Затем траурные даты вспомнят балкарцы, карачаевцы, крымские татары… Сия чаша чудом миновала дагестанцев.
Из воспоминаний моей матери (рассказывает сын А. Даниялова): "В 1944 году в Буйнакске, как и во многих других дагестанских городах, были расквартированы солдаты НКВД. Стояли страшные морозы. Один из солдат как-то притащил парту из соседней школы, расщепил ее и затопил печь. Папа возмутился, на что солдат весело отвечал:
- Скоро ничего из этого не понадобится, дедушка!
- Мы поняли, будет что-то страшное!
Вскоре солдаты уехали. Лишь потом выяснилось, что готовилась депортация дагестанцев".
Инициатором этой акции был тогдашний Первый секретарь Компартии Азербайджана, «Наместник Вождя» на Кавказе Мир-Джафар Багиров, мечтавший о «присоединении» Дагестана к Азербайджану. Велась активная предварительная работа. На все ключевые посты, начиная с должности Первого секретаря обкома партии, в Дагестан были присланы азербайджанские кадры. Их называли в народе «26 бакинских комиссаров». Вопрос, казалось бы, был уже обговорен на уровне товарища Сталина. Осуществлению этого плана во многом способствовало то, что на Северный Кавказ немецкое командование десантировало группу диверсантов во главе с аварцем по происхождению Османом Губе с целью организации восстания против Советской власти (см.фото).
Сталину доложили о том, что дагестанцы готовы перейти на сторону немецко-фашистских захватчиков. Но в последний момент решение было отменено.
Вот что рассказал мне кинорежиссер Юсуп Даниялов, сын Абдурахмана Даниялова, руководившего в военные годы Дагестанским Совнаркомом:
- Первый секретарь обкома партии Азиз Алиев сказал: "Абдурахман, отправь семью в горы - там она затеряется, тебе, к сожалению, не удастся это сделать».
В те годы за каждым из руководителей республики было закреплено по два телохранителя, которые меньше тело охраняли, а больше доносили...
Отец, узнав от него подробности этой ситуации, ни о какой отправке в горы нам не заикнулся, наоборот - посадил нас с мамой в открытый автомобиль и приказал ездить по улице. Я еще радовался этому, хотя простудился потом. Отец так распорядился для того, чтобы люди видели, что ни семья Даниялова не отправлена, ни он сам никуда не сбежал. А сам пошел к Алиеву. Алиев ему дал бумаги, подготовленные полковником (или - подполковником, не помню уже), который получил орден Ленина за выселение чеченцев. Согласно этим бумагам, часть которых уже была отправлена в Москву, 182 человека уже были "подписаны" к расстрелу, и, естественно, под номером один значился отец - Абдурахман Даниялов. Азиз Мамедович Алиев провел отца в комнату отдыха, которая находилась внутри кабинета, и сказал:
- Вот, ознакомься с этими бумагами, а я пока пойду на обед.
Отец остался там и стал читать. В это время туда врывается тот самый полковник и требует отдать ему эти бумаги, на что отец отвечает отказом: «Во-первых, Вы так не кричите, я - член военного Совета фронта и по званию, которое соответствует этой должности, немножко выше вас. Сядьте, подождите, пока я ознакомлюсь с ними»
Полковник сел рядом. Стал барабанить пальцами, стучать ногами, нарочно, чтобы действовал на нервы. Отец понял, что он хочет вывести его из себя, и стал вести себя очень сдержанно. Прочитал все подготовленные бумаги, ему стало ясно, что негативные факты собраны таким образом, что явно надо выселять три нации - аварцев, даргинцев и лакцев. Когда отец закрыл папку, полковник спросил его: «Ну как, хороший документ?» - «Вам, наверное, не терпится вторую дырочку просверлить на кителе?» - «Да, не терпится!» - «Смотрите, чтобы она насквозь Вас не прошила», - сказал отец, положив бумаги, и вышел из комнаты. Оттуда он пошел к Гугучия и попросил его отвлечь телохранителей. Они провожали военспецов, которые вылетали в Москву из Каспийска, где посетили военный завод. Отец вместе с военспецами поднялся в самолет и вылетел с ними. В Астрахань, во время короткой остановки, в самолет вошли люди в штатском, посмотрели на отца. «Я понял, если я выйду, то обратно уже мне не войти. Потому что на этом закончится жизнь», - вспоминал он.
В Москве к трапу подъезжает черная "эмка" выходит из нее человек и говорит:
- Товарищ Даниялов, пожалуйста, пройдите в машину, мы Вас ждем.
Отец сел на заднее сидение между двумя людьми. Еще не выехали из аэропорта, как тот, что сидел впереди с водителем, повернулся и спрашивает:
- Вас куда отвезти?
- В Миннац! - отвечает отец, - к Микояну.
Когда привезли туда, отец в первую же минуту встречи обратился к Микояну так:
- Вы что, Анастас Иванович, будете пересматривать биографию Сталина?! Вы считаете, что Сталин ошибся?
На что Микоян, снимая телефонную трубку отвечает:
- Тихо-тихо! Лаврентий Павлович, тут один ретивый дагестанец по поводу биографии Сталина выступает.
До этого отец несколько рас встречался с Микояном, и у них были нормальные отношения, поэтому его несколько удивило такое обращение к нему. Выслушав Берию, Микоян говорит отцу:
- Пройдите (к Берии).
У дверей кабинета отца встречают люди уже не в штатском, а в форме НКВД, берут его под руки и ведут прямиком к Берии. "Когда я к Берии попал, - вспоминал отец, - я уже начал кричать, потеряв самообладание, напомнил, что у нас автономию Сталин провозгласил, беспрестанно повторял: "Вы считаете, что Сталин ошибся!?" Берия ему говорит:
- Ты же знаешь ситуацию, которая была и в Чечне, и в других местах.
Отец вспомнил, что когда первого секретаря обкома партии Чечено-Ингушетии упрекнули в том, что у них в горах бандформирования совершают какие-то поступки, он ответил: "Они там высоко, я за них не отвечаю". Этими словами он подписал как бы право выселять свой народ. Это была страшная, по мнению отца, ошибка.
Отец рассказал о том, что были в Дагестане случаи самострела, дезертиры говорили, что на них напала банда и т.д.
Берия говорит отцу (полушутя-полугрозно):
-У тебя там много наций, отдай хоть одну.
- Нет, мы - один народ, мы - дагестанцы. Это как пальцы на одной руке. Мне будет одинаково больно. Нельзя нас рассматривать по отдельности.
Берия спросил:
- Ты головой за всех ручаешься?
- Да ручаюсь! Головой.
- Ну и голова у тебя, - ухмыльнулся Берия. Ну ладно, иди.
Так Берия воспользовался возможностью не отдать Дагестан Азербайджану. В эту поездку у Сталина (на приеме) отца не было. Я спрашивал потом его, был он у Сталина, или нет? Он мне говорил: "В составе делегации бывал, на съездах и прочее - принимал (Сталин его), а персонально я у Сталина не был.
Это и в партийном архиве и везде обязательно фиксируется и довольно легко проверяется. Вот на этом была основана попытка (выселения). После этого сделали огромнейший призыв - около 20 тысяч дагестанцев! - их призвали и кинули под Ростов, там на этих людях, фактически, как на пушечном мясе, немцы израсходовали свой артиллерийский боезапас, и после этого регулярные войска пошли и отбили Ростов, но через какое-то время, когда немцы смогли собраться, взяли город опять. Тогда где-то в течение двух дней город ходил туда-сюда.
Сегодня одной из самых болезненных проблем Дагестана остается Новолак – район, образованный после депортации чеченцев в 1944 году, когда земли чеченцев-аккинцев были заселены насильственно согнанными сюда дагестанскими горцами. Старожил-лакец Гаджи Шиллаев вспоминает: «Нас заставляли селиться в дома изгнанных чеченцев. Самой удручающей картиной в домах были столы со следами незаконченной трапезы. Трудно описать чувство, с которым лакцы переступали чужой порог в навязанной им роли новых хозяев».
Источник: murtazali.livejournal.com
p.s.
О факте депортации чеченцев и ингушей известно практически всем, но истинную причину этого переселения знают немногие.
Дело в том, что ещё с января 1940 года в Чечено-Ингушской АССР действовала подпольная организация Хасана Исраилова, ставившая своей целью отторжение от СССР Северного Кавказа и создание на его территории федерации государство всех горских народов Кавказа, кроме осетин. Последних, как, впрочем и русских, проживающих в регионе, по мысли Исраилова и его сподвижников, следовало поголовно уничтожить. Сам Хасан Исраилов был членом ВКП(б)и в свой время закончил Коммунистический университет трудящихся Востока имени И. В. Сталина.
Свою политическую деятельность Исраилов начал в 1937 году с доноса на руководство Чечено-Ингушской республики. Первоначально Исраилов и восемь его сподвижников сами попали в тюрьму за клевету, но вскоре сменилось местное руководство НКВД, Исраилова, Авторханова, Мамакаева и других его его единомышленников отпустили, а на их место посадили тех, на кого они написали донос.
Однако на этом Исраилов не успокоился. В тот период, когда англичане готовили нападение на СССР, он создаёт подпольную организацию с целью поднять восстание против Советской власти в тот момент, когда англичане высадятся в Баку, Дербенте, Поти и Сухуме. Однако английские агенты потребовали от Исраилова начать самостоятельные действия ещё до нападения англичан на СССР. По заданию из Лондона Исраилов со своей бандой должны были напасть на грозненские нефтепромыслы и вывести их из строя с тем, чтобы создать недостаток горючего в частях Красной Армии, сражающихся в Финляндии. Операция была назначена на 28 января 1940 года. Сейчас в чеченской мифологии этот бандитский рейд возведён в ранг национального восстания. На самом же деле была лишь попытка поджечь нефтехранилище, отбитая охраной объекта. Исраилов же с остатками своей банды перешёл на нелегальное положение – отсиживаясь в горных аулах, бандиты в целях самоснабжения время от времени нападали на продовольственные магазины.
Однако с началом войны внешнеполитическая ориентация Исраилова резко изменилась - теперь он начал надеяться на помощь немцев. Представители Исраилова перешли линию фронта и вручили представителю немецкой разведки письмо своего руководителя. С немецкой стороны Исраилова стала курировать военная разведка. Куратором же выступал полковник Осман Губе.
Этот человек, аварец по национальности, родился в Буйнакском районе Дагестана, служил в Дагестанском полку Кавказской туземной дивизии. В 1919 г. присоединился к армии генерала Деникина, в 1921 г. эмигрировал из Грузии в Трапезунд, а затем в Стамбул. В 1938 году Губе поступил на службу в Абвер, и с началом войны ему пообещали должность начальника «политической милиции» Северного Кавказа.
В Чечню были направлены немецкие десантники, в числе которых был и сам Губе, и в лесах Шалинского района заработал немецкий радиопередатчик, осуществлявший связь немцев с повстанцами. Первым мероприятием повстанцев стала попытка срыва мобилизации в Чечено-Ингушетии. За вторую половину 1941 года число дезертиров составило 12 тысяч 365 человек, уклонившихся от призыва – 1093. Во время первой мобилизации чеченцев и ингушей в РККА в 1941 году планировалось сформировать из их состава кавалерийскую дивизию, однако при ее комплектовании удалось призвать лишь 50% (4247 человек) от имевшегося призывного контингента, а 850 человек из уже набранных по прибытии на фронт тут же перешли к противнику. Всего же за три года войны из рядов РККА дезертировало 49 362 чеченца и ингуша, еще 13 389 уклонились от призыва, что в сумме составляет 62751 человек. Погибло же на фронтах и пропало без вести (а в число последних входят и перешедшие к противнику) всего-навсего 2300 человек. Вдвое меньший по численности бурятский народ, которому немецкая оккупация никак не грозила, потерял на фронте 13 тысяч человек, а в полтора раза уступавшие чеченцам и ингушам осетины потеряли почти 11 тысяч. На тот же момент, когда был опубликован указ о переселении, в армии находилось лишь 8894 человека чеченцев, ингушей и балкарцев. То есть, дезертировало в десять раз больше, чем воевало.
Через два года после своего первого рейда – 28 января 1942 года Исраилов организовывает ОПКБ – «Особую партию кавказских братьев», ставящую своей целью «создание на Кавказе свободной братской Федеративной республики государств братских народов Кавказа по мандату Германской империи». Позднее эту партию он переименовывает в «Национал-социалистическую партию кавказских братьев». В феврале 1942 года, когда гитлеровцы заняли Таганрог, сподвижником Исраилова бывшим председателем Леспромсовета Чечено-Ингушской АССР Майрбеком Шериповым было поднято восстание в аулах Шатой и Итум-Кале. Аулы были вскоре освобождены, но часть повстанцев ушли в горы, откуда проводили партизанские вылазки. Так, 6 июня 1942 года около 17 часов в Шатойском районе группа вооруженных бандитов по дороге в горы залпом обстреляла грузовую автомашину с ехавшими красноармейцами. Из числа ехавших на автомашине 14 человек трое были убиты, а двое ранены. Бандиты скрылись в горах. 17 августа банда Маирбека Шерипова фактически разгромила райцентр Шароевского района.
Для того, чтобы не допустить захвата бандитами объектов нефтедобычи и нефтепереработки, в республику пришлось ввести одну дивизию НКВД, а также в самый тяжелый период Битвы за Кавказ снимать с фронта воинские части РККА.
Однако выловить и обезвредить банды долго не удавалось – кем-то предупреждённые бандиты избегали засад и выводили свои подразделения из-под ударов. И наоборот, объекты, на которые совершались нападения, часто оставались без охраны. Так, перед тем самым нападением на райцентр Шароевского района из райцентра были выведены опергруппа и войсковое подразделение НКВД, которые предназначались для охраны райцентра. Впоследствии выяснилось, что бандитам покровительствовал начальник отдела по борьбе с бандитизмом ЧИ АССР подполковник ГБ Алиев. А позже среди вещей убитого Исраилова было найдено и письмо самого Наркома Внутренних Дело Чечено-Ингушетии Султан Албогачиева. Тогда-то и стало понятно, что все чеченцы и ингуши (а Албогачиев был ингуш) вне зависимости от занимаемой должности спят и видят, как бы навредить русским, и вредили они очень активно.
Тем не менее, 7 ноября 1942 года, на 504-й день войны, когда гитлеровские войска в Сталинграде пытались прорвать нашу оборону в районе Глубокая балка между заводами «Красный Октябрь» и «Баррикады», в Чечено-Ингушетии силами войск НКВД при поддержке отдельных частей 4-го Кубанского кавалерийского корпуса была проведена спецоперация по ликвидации бандформирований. В бою был убит Майрбек Шерипов, а Губе был пойман в ночь на 12 января 1943 года в районе села Акки-Юрт.
Однако бандитские вылазки продолжались. Продолжались они благодаря поддержке бандитов местным населением и местным начальством. Несмотря на то, что с 22 июня 1941 года по 23 февраля 1944 года в Чечено-Ингуштии было убито 3078 участников бандформирований и взято в плен 1715 человек, было ясно, что пока бандитам кто-то даёт пищу и кров, победить бандитизм будет невозможно. Именно поэтому 31 января 1944 года было принято постановление ГКО СССР № 5073 об упразднении Чечено-Ингушской АССР и депортации её населения в Среднюю Азию и Казахстан.
23 февраля 1944 началась операция «Чечевица», в ходе которой из Чечено-Ингушении было отправлено 180 эшелонов по 65 вагонов в каждом с общим количеством переселяемых 493 269 человек. Было изъято 20 072 единицы огнестрельного оружия.При оказании сопротивления были убиты 780 чеченцев и ингушей, а 2016 были арестованы за хранение оружия и антисоветской литературы.
В горах сумели скрыться 6544 человека. Но многие из них вскоре спустились с гор и сдались. Сам Исраилов был смертельно ранен в бою 15 декабря 1944 года.
Нерабочими праздничными днями в Российской Федерации являются.
- Подробности
- Просмотров: 5679
Нерабочими праздничными днями в Российской Федерации являются:
→1, 2, 3, 4, 5, 6,7, 8,9, и 10 января – Новогодние каникулы;
→7 января – Рождество Христово;
→23 февраля – День защитника Отечества;
→8 марта – Международный женский день;
→1 мая – Праздник Весны и Труда;
→9 мая – День Победы;
→12 июня – День России;
→4 ноября – День народного единства.
ТК РФ установлено, что при совпадении выходного и нерабочего праздничного дней выходной день переносится на следующий после праздничного рабочий день. Исключение составляют выходные дни, совпадающие с нерабочими праздничными днями января.
А теперь разберемся, как будут переноситься праздничные дни в 2016 году? Не забывайте, что по Трудовому кодексу если праздничный день выпадает на субботу или воскресенье, то выходной день переносится. А новогодние праздники официально длятся с 1 по 8 января, не считая переносов.
Выходные дни 2 и 3 января (суббота и воскресенье), совпадающие с нерабочими праздничными днями, переносятся на 3 мая и 7 марта соответственно, а день отдыха с субботы 20 февраля — на понедельник 22 февраля.
В итоге на День защитника Отечества будем отдыхать три дня — с воскресенья 21 февраля по вторник 23 февраля, накануне отработав субботу 20 февраля.
На Международный женский день — 4 дня, с субботы 5 марта по вторник 8 марта. Далее последуют майские каникулы: с субботы 30 апреля по 3 мая включительно и на День Победы с субботы 7 мая по понедельник 9 мая.
Летом россияне смогут отдохнуть целых три дня на День России — с субботы 11 июня по понедельник 13 июня.
И еще раз три выходных дня выпадут в ноябре на День народного единства — с пятницы 4 ноября по воскресенье 6 ноября.
Благодарность ректора ПГУ А.П. Горбунова жителям Ставропольского края.
- Подробности
- Просмотров: 5501
Сердечно благодарю за оказанное доверие и поддержку на предварительном голосовании партии «Единая Россия» жителей г. Пятигорска, Кавказских Минеральных Вод и всего Ставропольского края.
Благодаря вашей поддержке, я уверен, что мы выйдем на думские выборы с сильной позицией и отличной командой, чтобы в результате работать в интенсивном режиме на благо нашего города и региона по вопросам различного характера.
Всегда ваш, Александр Горбунов.
Подробнее: Благодарность ректора ПГУ А.П. Горбунова жителям Ставропольского края.